Ему до сих пор казалось, что все это сон. Дурной сон, который ему часто снился. С тех пор, как он впервые встретил Ская, капитан по ночам стал преследовать его, не давая успокоиться, уговаривая, преследуя, хватая за руку и утаскивая куда-то туда, где тепло и пахнет машинными выхлопами. Рифат всегда плохо спал в такие ночи, а после все утро ходил мрачнее тучи, пока его дети не успокаивали дурные мысли.
Но сейчас все было слишком реально. И этот воздух, пропитанный удушающей жарой, запахом пыли, солнечным светом и чужими голосами. И люди, эти люди, которые то и дело крутились вокруг него, беспокоились, задавали какие-то вопросы и почему-то пытались успокоить. И сам Рифат. Растерянный, раздраженный, огрызающийся на каждого незнакомца, который к нему подходил. Он понимал, что в этом нет смысла. Что Скай, черт бы его побрал, капитан Скай утащил его сюда, и ему просто нужно с этим смириться. Но не получалось. Прошло столько дней, часов, минут – а он все ещё не желал даже думать о том, что он в так называемом доме.
Единственным местом, где он чувствовал себя спокойно, оставалась общая комната. Там вокруг него все ещё были его дети. Он видел их лица – растерянные, напуганные, счастливые – и от этого казалось, что он все ещё дома, на своем месте. Его трясло, но он забивал эти мысли глубоко внутрь, не в сердце, куда-то ещё глубже. Наверное, такого места нет на анатомических изображениях человека, но он отчетливо чувствовал, как тоска и злость ворочаются там, не давая спокойно спать.
Рифат носился с ними. А что ему оставалось? Последний год, да чего уж там, последние четыре года они были его семьей, в них заключался смысл его жизни. Он успокаивал тех, кому было страшно, с улыбкой провожал тех, кто плакал от счастья, возвращаясь домой, вытирал слезы тех, кого родители до сих пор не нашли. Их мучили распросами так же, как и его, но, наплевав на собственную усталость, он ходил среди них, следил за ними, как делал это всегда. И все в ответ благодарно ему улыбались.
Они были так счастливы вернуться. Они так сильно этого хотели, что Рифату становилось стыдно за те слезы, которые они видели на его щеках, пока он шел по Лондону вместе с ними. Но тогда он просто не мог остановиться, с ужасом понимая, что назад дороги нет. Что чертов Скай добился того, чего хотел. Со временем бывший управляющий смирился. Последний год он делал все, чтобы его дети не видели в глазах старшего испуга, растерянности или искренней ярости. И сейчас, по привычке, играл роль старшего брата.
И, лишь когда все дети разошлись по домам, он понял, что снова остался в гребанном одиночестве. На всю оставшуюся жизнь. Закрыв лицо ладонями, Рифат опустился на стул и согнулся, сдерживая слезы. Его могли отправить к Дженнетт и Элис, но он не посмел бы даже явиться перед их глазами. Он слишком любил их, чтобы позволить увидеть себя таким – растоптанным, брошенным, одиноким до дрожи в пальцах. В голове мелькнул неясный образ, но боль в спине и удушливый приступ сказали все за себя. Он понимал - если он вновь увидит Райана, он сломается. Разобьется на мелкие куски, разрыдается прямо там, упадет на колени и, наверное, даже потеряет сознание. Слишком больно становилось от одной мысли об этом.
Послышался скрип двери. Рифат не поднимал головы, глядя на новые кеды, которые ему любезно предоставили. Очередной психолог? Нет уж, увольте, разговаривать он ни с кем не собирался.
Но, услышав знакомый голос, юноша медленно выпрямился, глядя перед собой. Чертов Скай, в мгновение ока превратившийся из хорошего знакомого в ненавистного человека. Чертов Скай, который забрал его из дома. Чертов Скай, который добился своего, не считаясь с чужим мнением. Рифат сжал зубы, шумно выдыхая.  Кричать было нельзя. Чертов Скай был единственным, кто остался рядом, и бывший управляющий, наверное, должен был быть благодарен. Вот только в душе давно ещё произошел какой-то сбой – чувство, разъедающее сознание, точно не было похоже на благодарность.
- Жить у тебя? – Рифат не удержал смешка, покачав головой и вновь прижав ладони к лицу. Черт. Черт, черт, черт. Он не желал находиться с ним в одной комнате, не то, что жить под одной крышей, но… Черт. Другого выбора не было. Юноша устало выдохнул, пытаясь сдержать все те проклятия, готовые сорваться с языка, и поднялся на ноги.
- Интересный у тебя способ находить себе личного раба, - все-таки вырвалось. Бывший управляющий кинул в сторону Ская мрачный взгляд, мол, ну, извини, радуйся, что только так.
Он молчал всю дорогу до выхода из здания. Молчал, боясь, что если скажет хоть слово, то выскажет капитану все, что о нем думает. А этого не стоило допускать, по крайней мере, сейчас. Конечно, Скай должен был привыкнуть к его выходкам, но ярость, бурлившая внутри, не была сравнима ни с чем, что Рифат чувствовал прежде. Он шел позади него, глядя себе под ноги и не обращая внимания на проходивших мимо людей.
Наконец, послышался шум улицы, скрип проезжающих мимо машин, голоса веселых компаний. Они вышли на улицу. Рифат нервно осмотрелся вокруг, чувствуя, как страх бежит по венам, судорожно выдохнул и, ненавидя самого себя всеми фибрами души, схватил Ская за руку.

Отредактировано Riphath (2015-07-17 03:19:43)

Рифат подрагивал. От злости, дрожащей на упрямо поджатых губах. От ненависти, обжигающе играющей на всех нервных окончаниях. От страха, впитавшегося в рассудок вместе с запахом Лондона. Страх означал слабость. Слабость порождала беспомощность. Беспомощность вела к унижению. Он шумно втянул воздух через нос.
Рифат смотрел прямо перед собой широко распахнутыми глазами, почти не ощущая, как с силой сжимает чужую ладонь. Машины. Слишком быстрые, слишком легкие, слишком ненастоящие. Как эти люди могли доверять какой-то бездушной технике, готовой сломаться в любой момент? Стоит ей выйти из-под контроля – и все, в живых не останется ни тебя, ни окружающих.
Фонари. Такие яркие, впечатываются в саму сетчатку глаза. Рифат даже попытался закрыть глаза, спрятаться от ослепительно яркого света, но даже там, за веками, вспыхивали желтые всполохи. Он с тоской подумал о свечах, лампадах и мягких светильниках, что освещали коридоры в его прежнем доме.
И люди. Нет, даже не так – Люди. Шумные, спокойные, задумчивые, веселые, общительные, пьяные. Он чувствовал на себе каждый их взгляд, не осознавая, что прохожим до него нет никакого дела. Он стоял перед ними, освещаемый ярким светом фонарей, лампами, горящими в окнах, фарами машин, проезжающих мимо. Он так боялся чужих взглядов, чувствуя их самой кожей. Встретился с кем-то взглядом – беги, беги до борделя, пока тебя не схватили прямо на улице. Но здесь ему было некуда бежать, и он стоял, подрагивая, ожидая, когда же его схватят за шкирку.
Когда-то давно, в позапрошлой жизни, он даже как-то выживал на улице. Прятался по подворотням, обманывал людей, дрался с теми, кто посягал не него, чтобы после зализывать раны в каком-то грязном переулке и вспоминать о теплом доме. Он умудрялся пробегать перед самым капотом машин, использовать тени, чтобы захватить врасплох жертву грабежа, стыкаться с чужими лицом к лицу. Но в Войле у него появился дом. Мир, наполненный магией и жестокостью, да, но совсем другой. Жестокостью настоящей, открытой, не скрываемой среди отсветов фар и коробок, в которых рядом с ним засыпали кошки – такие же грязные и потерянные, как и он сам. Джинны, эльфы, лешие – они никогда не скрывались, выставляя напоказ свое отторжение. Люди были другими.
Рифат не знал, сколько прошло времени – мгновение, две секунды, пять минут, десять часов? Здесь, в Лондоне, время текло отвратительно медленно. Как бы то ни было, он почувствовал, как его ладонь сжимают в ответ, и тут же все яркие фонари, звуки, запахи будто исчезают, загороженные непонятно откуда взявшейся стеной. Юноша выдохнул, растерянно заморгал и поднял голову, даже чувствуя некое облегчение.  Если бы это не был чертов Скай, один взгляд на которого заставлял его дрожать – но уже от гнева.
Рифат резко отвернулся, глядя куда-то в сторону, на легкие отсветы уличных фонарей, и чувствуя, как чужая ладонь касается затылка. Дурацкая привычка дурацкого Ская. Вечно он касался его волос, будто так и надо, будто имеет на это право. Юноша чуть поморщился, но отодвинуться – значило приблизиться к самому Скаю, а делать этого отчаянно не хотелось. А признать себе, что чужое тепло успокаивает – значит, простить. Прощать Рифат не собирался. Никогда.
- Не обращайся со мной, как с обиженным ребенком, - он дернулся, все же отстраняясь от чужой ладони. Бывший управляющий борделя даже не заметил, когда теплая рука начала мягко гладить волосы. Он думал только о том, что прикосновение длится слишком долго. – Ты собирался поехать в магазин, значит, нужно ехать в магазин. Прекрати делать из этого проблему. Я сам справлюсь.
Он врал. Безбожно врал. Но никогда в жизни не смог бы в этом признаться. Помощь? От другого человека? От гребанного капитана Ская? Нет, нет, только под страхом смерти. Достаточно было того, что он и так для него сделал. У них были разные взгляды на понятие помощи, и рассудком Рифат понимал, что здесь, в Лондоне, Скай не сделает ему ничего плохого. Ничего хуже он уже сделать просто не сможет. Но, черт возьми, этому верить просто не получалось.

Гребанная злость не позволяла нахмуриться. Гребанная гордость не позволяла снова схватить его за руку, чтобы ощутить теплую и надежную ладонь. Гребанные воспоминания не давали забыть о боли, которую Скай причинил пару дней назад. Рифат нахмурился, но согласно отстранил руку, будто ничего и не было. Он уже ругал себя за неосознанный, бездумный порыв, за глупое желание почувствовать рядом хоть кого-то. Управляющий привык быть защитником – он не умел по-другому.
Засунув руки в карманы, словно насмехаясь над Рифатом, который «и сам справится», Скай направился к выходу с территории СОЛа. Юноша фыркнул, скрестив руки на груди, и направился вслед за ним. Сам он на его месте наверняка поступил бы точно так же. И, да, Рифату все же хотелось чувствовать рядом, под рукой хоть что-то знакомое, но, отказавшись от собственных слов, первым полезть к капитану? Нет уж, даже если он провалится в какой-нибудь люк. Юноша невольно посмотрел себе под ноги. Да, люков тут действительно было немало.
Скай шел вперед, по улице, уверенно направляясь к пункту назначения, который все ещё оставался для Рифата загадкой. Изредка он кидал в сторону капитана мрачный взгляд, дабы не потерять единственную знакомую фигуру в вечерних переулках Лондона. Но, в основном, юноша смотрел по сторонам запуганным взглядом. В каждой тени, в каждом столбе, в каждом окне ему виделись мрачные очертания, похожие то на Райана, то на Хозяина, то на охотников Венатора. Однажды ему даже почудилась Элис, но Скай отошел слишком далеко и, наплевав на пустую иллюзию, Рифат кинулся следом. Он отчаянно желал и так же боялся встречи с сестрой.
Едва увидев, как парень поднимает руку, пытаясь поймать машину, юноша вздрогнул. Он замер, со смешанным чувством глядя на проезжающие мимо машины. Он не хотел к ним даже приближаться, чуть ли не шарахаясь от тех автомобилей, что проезжали мимо. Слишком много горячего железа, незнакомых звуков, и человек, неизвестный человек, который будет сидеть от него на расстоянии вытянутой руки. А вдруг Скай его бросит? Вдруг оставит в этой машине вместе с каким-то незнакомцем, а сам уйдет, и Рифат больше никогда его не найдет?
Он почувствовал осязаемое облегчение, увидев, как тот опускает руку, и чуть ли не кинулся от радости вперед, вовремя остановившись. Вот ещё, не будет он к нему прикасаться. Он все ещё не осознавал весь ужас ситуации.
Рифат шел, внимательно вслушиваясь в слова Ская, не глядя вокруг. Он давно заметил за собой эту привычку. В Войле он редко вел с кем-то долгие беседы, а если и выдавалась такая удача, то, чаще всего, это происходило в борделе, где-нибудь в гостиной или в «прихожей», как называл её управляющий. Он привык полностью сосредотачиваться на разговоре, вникать в сказанные слова, чтобы придумать, как правильно ответить. Он сохранял настороженность даже во сне.
- Три дня? Не боишься, что посадят за убийство? – мрачно усмехнулся юноша, подняв голову и тут же встречаясь с напряженным взглядом.
Послышался громкий звон, скрип колес, чье-то сдавленное ругательство, мимо пронесся поток ветра. Рифат замер на месте, с трудом понимая, что только что произошло. Обернувшись, он увидел, как велосипедист сворачивает в сторону и скрывается на другой улице. Часто заморгав, юноша отвернулся и судорожно вздохнул, только сейчас осознав, что задержал дыхание. Слишком громко, слишком быстро, слишком неожиданно. Он даже не успел толком испугаться, только невольно прижался к Скаю, послушно следуя за его ладонью.
Но кэп тут же отпустил его, и юноша, отстранившись от него, отряхнулся, как ни в чем не бывало, и пошел следом. Только сердце все ещё бешено колотилось. Он молчал, пытаясь успокоиться, пустым взглядом глядя перед собой. Испуг приходил постепенно, волнами, отдаваясь дрожью по всему телу. Рифат в очередной раз поднял взгляд на Ская, проверяя рядом ли ещё тот, и невольно распахнул глаза ещё шире. Они подошли к остановке, как раз вовремя, автобус подъехал, но… откуда столько людей? Куда они все едут?
Сглотнув, стиснув ладони в кулаки, сжав зубы до головной боли, Рифат послушно пошел за Скаем. Он справится сам. Он сможет.

Автобус подъехал через несколько секунд после того, как они подошли к остановке. Огромный, пышущий жаром, шумный от людей, которые стремительным потоком вливались в самое жерло. Их было так много, и, да, Рифат помнил, что на самом деле их может быть в три раза больше. Они могут тесниться, стоять, молча поливая отвращением окружающих, задыхаться от жары и тел, прижимающихся со всех сторон. Сейчас было не так. На самом деле, их было не так уж и много. Сонные люди, возвращаясь с работы, занимали почти все свободные сидячие места. Некоторые слушали музыку, прислонившись к стенкам автобуса и бездумно пялясь куда-то в окно. Человек двадцать стояло посреди прохода. Они соприкасались локтями или плечами, но не было того часа пик, когда только и мечтаешь, что о глотке свежего воздуха.
Но Рифату было достаточно и этого. Он бездумно следовал за капитаном, мрачно рассматривая такое популярное средство передвижения. И за что все так любят автобусы? Кивнув в ответ на приказ, юноша скользнул внутрь и тут же чуть не столкнулся с высокой, неопрятной, уставшей женщиной, которая, почувствовав локтем движение, лишь кинула в его сторону взгляд и одернула руку. Но ему этого хватило, чтобы шарахнуться обратно, чуть ли не натыкаясь спиной на Ская, и порывисто вдохнуть воздух, пропитанный бензином и чужими запахами. Черт бы побрал этот общественный транспорт.
Почувствовав спиной чужую ладонь, он невольно задрожал, втянув голову в плечи, но, осознав, что это всего лишь Скай, выдохнул и медленно пошел вперед, не переставая глазеть по сторонам. Ощущать присутствие хоть кого-то знакомого, слышать привычный, чуть хрипловатый голос, понимать, что его все ещё не бросили было как-то… приятно. Но в то же время отвратительно. Ведь вместе со всем этим наваливалось ощущение беспомощности, одиночества и зависимости от одного конкретного человека. Который сделал все, чтобы Рифат стал зависим.
Юноша поджал губы, борясь с желанием податься назад, схватить Ская за руку и выскочить на улицу, подальше от всех этих людей, подрагивающего под ногами пола, шума чужих голосов. Но вместо этого он послушно пошел вперед, ведомый теплой ладонью, сжимая и разжимая руки, успокаивая сердце, которое судорожно колотилось, стремясь вырваться из липкого, панического страха.
Наконец, они достигли конца салона, и Рифат замер, наткнувшись взглядом на полупьяную компанию. Они казались чуть младше Ская – около 25 лет, не больше. Два парня и девушка. Они громко обсуждали, как некий Джордж по пьяни залез на дерево и не смог слезть, и хохотали до слез. Так громко, что резало по ушам. Рифат невольно застопорился перед ними, отказываясь идти вперед, но, почувствовав, как его упрямо подталкивают, понял, что выхода нет. Он еле заметно кивнул и, пытаясь вспомнить, как он делал это раньше, незаметно прошмыгнул мимо них, тут же прижавшись плечом к прохладному стеклу. Девушка проследила за ним заинтересованным взглядом и чуть улыбнулась, когда её загородил Скай, опускаясь рядом. Юноша облегченно выдохнул.
- Хорошо. Красный торговый центр, - он кивнул ему и отвернулся, наслаждаясь возможностью хотя бы сейчас не следить за капитаном, но в то же время пытаясь не поддаться искушению подвинуться ближе и прижаться хотя бы локтем. Чтобы чувствовать, что он все ещё не один. Чтобы знать, что Скай все ещё рядом.
Черт. Рифата закрыл глаза ладонью, отчаянно жмурясь и стискивая зубы. Что он там рассказывал? Свобода? Прекрасный мир? Да он шагу не мог ступить без того, чтобы споткнуться. С размаху влететь лицом прямо в грязь, в иглы, впивающиеся в кожу чужими взглядами, в туман, окутывающий все органы чувств разом. Он был беспомощным почти всю свою сознательную жизнь, но только сейчас она приносила ощутимую боль.
Открыв глаза, юноша устремил взгляд в окно. Они ехали быстро, перед глазами все сливалось от непривычки. Огни города, прохожие, машины, объезжающие их, яркие вывески клубов, большие окна, скрывающие за собой уютные кафе. И смех ребят рядом с ними, гул двигателя, чужие шорохи так непривычно правильно вписывались в общую картину. Рифат даже чуть усмехнулся. Может, все не так плохо? Может, зря он так сопротивлялся? Может, он даже сможет привыкнуть?
Впереди замаячило огромное здание. Со всех его сторон горели яркие, разноцветные огни. Перед ним поблескивали десятки машин всех типов и раскрасок. Широкие двери беспрерывно двигались, то впуская, то выпуская людей из торгового центра. Надпись, видневшаяся издалека, горела красным.
- Эй, капитан, - Рифат обернулся к Скаю, намереваясь его растолкать, да так и замер, будто олень при свете фар.
Оборачиваясь, он невольно поднял взгляд чуть выше и сейчас сидел, испуганно глядя в чужие глаза. Парень. Тот самый, который сидел с противоположного края и прежде весело болтал с друзьями. Рифат упустил тот момент, когда шумная компания затихла, сменив веселые разговоры на негромкое сопение парочки, лежащей друг на друге. Они переложили на своего друга заботу об отслеживании нужной остановки, но тот, кажется, особо об этом не задумывался.
Рифат не знал, почему он смотрит. Из-за необычной внешности, которая так выделялась на фоне светлых англичан? Из-за испуганного взгляда и странного поведения? Из-за парня, который сидел рядом и уж точно не был его отцом? Или из-за… "Какая же ты блядь. Я знаю, тебе это нравится, мелкий". Рифат почувствовал, как его колотит. Нет, нет, нет. Только не снова.
Юноша вскочил на ноги, хватая Ская за руку, и, проталкиваясь мимо немногих из оставшихся пассажиров, кинулся к выходу из автобуса. Как назло, тот все не желал останавливаться, и Рифат нетерпеливо стоял перед дверью, одной рукой вцепившись в поручень, а другой судорожно сжимая ладонь капитана. Назад он не смотрел, и без того понимая, что, наверное, привлек внимание всего салона. Зажмурившись, он считал мгновения, пока не почувствовал, что автобус замедляет ход.
Едва двери распахнулись, Рифат выскочил на улицу, утягивая за собой Ская, бездумно подтаскивая ещё ближе к себе. Сделав несколько быстрых шагов, он замер за остановкой, чувствуя, что ноги подрагивают от напряжения, а тело все ещё трясет от страха.
- Ненавижу, - еле слышно произнес он, сам не зная, к кому обращается. К себе, к Скаю или ко всему Лондону, который в одно мгновение растерял всю свою прелесть.

Впервые за последние несколько лет Рифат чувствовал себя ребенком. Чертовым ребенком, который плачет, едва заслышав громкий звук. Который удивленно смеется, когда некий дядя прячет лицо в ладонях, а потом, со странным звуком, «возвращается». Который боится подойти и познакомиться с воон той девочкой, играющей в песочнице вместе с подругами. Который испуганно бежит к маме, едва сделал что-то не так, и, захлебываясь рыданиями, пытается объяснить, что чужой дядя предложил ему конфету. И он послушно её взял.
Именно так он себя чувствовал, когда Скай осторожно потянул его к себе. Рифат, все ещё ощущая, как тело невольно дрожит от страха и беспомощности, послушно подался навстречу, растерянно опустив руки и уткнувшись лицо в его плечо. В Войле его редко обнимали. А если и делали это, то точно не с целью успокоить. Во время объятий он привык чувствовать чужие руки на талии, на пояснице, на шее, как горячие ладони без спросу скользят под одежду, а он послушно выгибается, зная, как клиентам нравится его самоотдача.
Сейчас было иначе. Капитан почти ласково гладил юношу по спине, но в его движениях не было ни похоти, ни желания. Рифат, по привычке напрягшись всем телом, не поддавался его рукам, но и не отталкивал. Бывшей проститутке были чужды такие прикосновения. Он не чувствовал себя спокойней, он все ещё боялся. Всего Лондона, каждого его шороха, каждого переулка, каждого прохожего. Тот парень невольно натолкнул его на мысли об отчиме. О Райане, который наверняка до сих пор живет в Лондоне и, возможно, даже конкретно в этот момент к ним приближается. Юноша, издав звук, похожий на скулеж и вздох одновременно, снова вздрогнул.
- Ты привлекаешь внимание, - негромко произнес он, распахнутыми глазами глядя на плотную ткань перед собой. Он всего лишь констатировал факт. Он помнил, как в Лондоне могли отнестись к людям, которые обнимаются у всех на глазах. К двум парням, которые просто стоят слишком близко.
Войла, с её отсутствием законов и правил, с полным равноправием полов и явным неравноправием существ, отучила его от этого мира. Там, если у тебя достаточно прав, ты можешь сделать что угодно и где угодно. Конечно, в особо извращенных случаях лучше, что бы вас не видели коллеги – они тут же пустят слухи, желая устранить конкурента пустыми россказнями. Но в бордели ходили все, рабов имели почти все, своего отношения к людям не скрывал никто. Здесь же все было по-другому. Чем больше у тебя прав – тем больше за тобой следят, тем меньше тебе позволяют. Попробуй хоть чуточку вырваться вперёд - и привычный съем какой-то девчонки в баре станет известен всему окружению. Рифату казалось, что, имей Скай хотя бы чуть более высокое положение, торговцы из Войлы узнали бы о нем и до недавних событий.
- Уже вытащил, - невольно буркнул Рифат, сжимая ладони в кулаки. Но уже не от злости, скорее, от беспомощности, которая начинала на него наваливаться всем своим грузом. Он может сколько угодно злиться, беситься, кричать, хоть бить – это ничего не изменит. Хотя и очень сильно хотелось. А вот язвить ему никто не запрещал. Хоть какая-то возможность отвести душу.
- Ты не сможешь быть рядом всегда. Не давай пустых обещаний, - произнес юноша, отстраняясь и глядя на него чуть подняв голову. Он смотрел прямо в глаза прищуренным взглядом, давая понять серьезность своих слов. Не лги мне. Сделаешь только хуже.
Его уже не трясло. Может, дело было в ощущении чужих пальцев, которые скользили по волосам на затылке. Может – в большой ладони, которая все ещё поглаживала спину. Может – в надежности тела, к которому Рифат не прижимался, но чье тепло чувствовал даже через одежду. Может – в том, что рядом стоял человек, который мог, действительно мог защитить его от реальности. Может – в том, что это был за человек.
Скай его успокаивал, но Рифат отказывался это признавать. Ведь признать – значит, простить. А прощать… ну, вы сами знаете, верно?

- Тогда наслаждайся им без меня, - недовольно произнес Рифат, отвернувшись в сторону. Взгляд лазурных глаз с тоской скользнул по улице. Теплый ветер, деревья, шум автомобилей и далекий смех. Как же здесь все было по-другому.
Он чувствовал некий стыд за свой порыв. Нет, не тот, в автобусе. И не тот, возле здания СОЛа, где он бездумно вцепился в руку капитана. И даже не тот, в Войле, когда он, не до конца осознавая на что идет, избавил Фиолетовый бордель от его хрупких «бабочек», оставив его тлеть в запустении на фоне остальных заведений. Нет, ему было стыдно за то, что не вырывался из объятий. Что чувствовал себя защищенно в объятиях человека, которого ненавидел больше всех в этом проклятом городе.
Рифат чувствовал, как истошно вопящий и рыдающий ребенок, испуганно проснувшийся где-то в глубине души, вновь засыпает, убаюканный теплыми руками. Скай даже не знал, что, успокаивая его страх, возвращает на место ненависть. Сам себя подставляет, пытаясь сделать только лучше. Бывший управляющий усмехнулся своим мыслям. Судя по всему, капитан всегда все делал ради того, чтобы стало лучше, а получалось… Черт его знает, как оно получалось. Рифат знал только, что пока что попытки Ская не венчались особым успехом.
Мимо них прошла парочка, о чем-то негромко воркуя, даже не глядя в их сторону, но юноша уже дернулся, отступая. Он чуть качнул головой и дернул руками, пытаясь сбросить чужие ладони. В конце концов, он уже не чувствовал той сковывающей движения паники. Он уже успокоился – ему не нужна нянька.
- Берешь на себя ответственность за мои проблемы? – Рифат усмехнулся и, повернув голову, покачал головой. Его проблемы были не снаружи, они были внутри, и уж с этим Скай ему помог. Не избавиться от них – дружелюбно пригласить внутрь, рассаживая всех по своих законным местам. Страх – в глубину сердца, злость – в самую корку мозга, панику – пустить вдоль позвоночника. И мысли о Райане, кошкой беспорядочно бегающие по рассудку. Все, дом полон гостей.
- Согласен, - буркнул в ответ Рифат, недовольно поджав губы.
Признать, что он не хочет его отпускать? Что ему страшно оставаться в одиночестве даже в его квартире? Что подрагивающие тени доведут его до безумия, пока Скай будет выбирать между разными видами выпивки? Нет. Проще согласиться. В магазине будет хуже. Он, хватая капитана за руку и глазея по сторонам, будто пришелец, коим он был в действительности, будет лишь привлекать лишнее внимание и путаться под ногами. Они наверняка опять поругаются, Рифат начнет язвить, а после – скулить от страха, когда к ним подойдет консультант с дежурной улыбкой, адресованной не только проститутке. Нет уж, лучше сидеть в пугающем, но таком безопасном одиночестве.
Рифат послушно взял его за руку, направляясь следом. Глупо, нелепо, броско, но так тепло и защищенно, что юноша не имел силы отнять руку. Возмущенно хмуриться, вертеть головой, неуверенно кусать губы и бросать в сторону Ская яростные взгляды – пожалуйста. Но не отпускать, нет. Только недовольно прошипеть:
- Я не маленький, - и чуть крепче сжать ладонь, привлекая к себе его внимание.
Они шли мимо торгового центра, и юноша вновь невольно им залюбовался. Да, огромный, яркий, шумный и неестественный. Но он завораживал своей пугающей красотой, как удав завораживает кролика. Рифат чувствовал себя таким ничтожно маленьким рядом с ним, рядом со всей этой гудящей мощью. Мимо проходили люди с пакетами, торопясь к остановке, проезжали машины, изредка сигналя остальным – всем хотелось домой. Каждый раз, заслышав особо громкий звук, юноша дергался, судорожно сжимая чужую ладонь, и невольно делал шаг вперед, подходя к Скаю ещё ближе. Чтобы через пару минут увидеть какую-нибудь особо яркую вывеску и отстать, рассматривая яркие краски. Он чувствовал себя зверем в клетке, который с интересом глядит на новых посетителей. Только клетка была слишком огромна – настолько, что прутьев не было видно, только лица людей прямо перед носом.
Но они прошли мимо, смотреть через спину было совсем неудобно, поэтому Рифат послушно отвернулся, слушая слова проводника, и глядя вперёд, пытаясь угадать в каком из домов находится квартира Ская.
- Чай. И презерватив. Мне так спокойней будет, - юноша издал громкий смешок, блеснув насмешливым взглядом. Он уже и забыл, как этот презерватив выглядит – в Войле никто не думал о контрацепции, да и Рифат никогда о таком не задумывался, спокойно подставляясь под всех подряд. Но это был намек. Крик. Не забывай, кто я. Я уже не ребёнок. Это у меня внутри. Въелось в кожу, и никакой лондонский смог не заставит это уйти – только впитаться ещё глубже.

Рифат ожидал, что в ответ на свой тихий крик он получит раздражение. Что Скай, плюнув на все, оттолкнет его от себя. Выпустит руку, развернет за плечи и прикажет катиться куда подальше - «Достал, все, хватит с меня». Он хотел довести его до ручки, но одновременно до дрожи боялся этой фразы. Пойти ему некуда. Вымаливать прощение, чтобы вернуться назад он не будет – все равно отношение к Скаю не поменяется, как бы тот этого не желал. Останется два варианта – идти в местный бордель или искать кого-то, кто переправит в Войлу. Да, в Войле его точно будут рады видеть, чтобы тут же закинуть в цепи и кинуть в клетку. Рифат не знал, что с ним сделают, знал только, что обратно в бордели он не вернется. По крайней мере, живым.
Он хотел бы держать рот на замке. Не отвечать Скаю так резко, язвительно, с той ненавистью, что поселилась в его душе. Потому что ни местный бордель, ни темницы Войлы не могут быть лучше, чем его квартира. И его присутствие. И обещание быть рядом. Рифат поежился, чувствуя, как Скай, так ничего и не ответив, тащит его вперед.
Юноша не поднимал взгляда от пола, пока они заходили в подъезд, в лифт, даже когда капитан отпустил его руку, нажимая на нужный этаж, и демонстративно засунул свою в карман. Рифат молчал, не доверяя своему языку, боясь, что вновь ляпнет что-то, о чем потом пожалеет. Потому что внутри боролись сотни оттенков чувств, язвительные слова были готовы вот-вот сорваться с губ, злость, злобно хихикая, стремилась вновь затопить рассудок. Бывший управляющий искренне пытался сдержаться.
Лишь когда двери лифта разъехались в стороны с негромким звоном, от неожиданности которого Рифат вздрогнул, и ноги Ская исчезли из поля зрения, он поднял голову. Лампы, светившие в коридоре, были непозволительно яркими. Они резали глаз, привыкший к мягкому свету огня. На мгновение юноша прищурился и, прикрыв глаза ладонью, направился к темной фигуре Ская. Он чувствовал себя так, словно лежит на операционном столе, а в глаза бьет тусклый, болезненный свет, грозящий лишить его жизни.
Наконец, щелкнул замок. Рифат, открыв прикрытые глаза, посмотрел на приветливо приоткрытую дверь и неуверенно вошел внутрь. Они замерли в прихожей, Скай что-то говорил про расположение комнат, но юноша все никак не мог привыкнуть к свету, пусть и более тусклому, чем в коридоре и на улице. Пока он ошалело моргал, рассматривая прихожую, парень прошел мимо него. Послышался хлопок закрываемой двери – чуть более резко, чем необходимо. Сердце пропустило удар. Он остался один.
После непривычного шума лондонских улиц, тишина навалилась резко, будто мешком по голове ударили. Только что искры из глаз не сыпались. Несколько секунд Рифат растерянно стоял посреди прихожей, чувствуя, как сердце начинает стучать все быстрее. Наконец, он шелохнулся – звук разлетелся по пустой квартире – потянулся к тому месту, которого касался Скай. На несколько мгновений замер, раздумывая, а затем все же выключил свет.
Квартира погрузилась во мрак. Пустой свет пугал его больше, чем привычная темнота. В борделе не было ярко освещаемых мест. Светлые абажуры, мягкие светильники, изящные свечки – все, чтобы создавать интимный полумрак, в котором тени кажутся ещё более желанными. Рифат поморгал, привыкая к темноте, и пошел внутрь квартиры, поначалу держась за стену, но затем, привыкнув, отпустив её. Он часто ходил в темноте переулков и коридоров, полагаясь лишь на свои чувства.
Тишина стала живой. Будто, выключив свет, он включил звук. Кто-то внизу смотрел телевизор. Где-то вдалеке протяжно мяукала кошка. Скрип шин, доносимый с улиц, сливался в монотонный гул. Рифат не рискнул подходить к окну – он боялся света, шума и людей. Не хватало ещё и посмотреть вниз с высоты четырнадцатого этажа.
Юноша неуверенно прошелся по квартире, заглядывая во все двери. На кухне он потоптался на месте, но все же рискнул заглянуть в холодильник. Тот обдал его привычным холодом, и Рифат невольно улыбнулся. Это определенно станет его любимым местом в квартире. Если бы там ещё была еда. Дойдя до гостиной, он замер около дивана, а затем принялся медленно стягивать одежду. Он не знал, что ему одеть вместо этой, поэтому осторожно направился в спальню и, пошарив по шкафу и полкам, выудил на свет серую рубашку. Она явно была большего размера, но Рифата это только радовало. Он натянул её на себя и посмотрел вниз – рубашка почти доходила до колен. Отлично.
Недолго думая, юноша отправился в гостиную, потоптался на месте, думая, принять душ сейчас или дождаться Ская. Он что-то говорил про полотенце и зубную щетку. Конечно, в СОЛе его не раз и не два купали, однажды даже в присутствии девушки, которая от души намылила его тело, смывая всю грязь и ледяной мороз. Будто нечто подобное могло смыть с него Войлу. Сдерите с него кожу – Войла все равно будет продолжать биться в его венах.
Рифат опустился на краешек дивана – бледный силуэт в темноте, освещаемой лишь далекими огнями снизу. Он думал, опустив подбородок на грудь, сжав ладонями виски, до боли зажмурив глаза. Почему он здесь? Ведь всего несколько дней назад он был так счастлив. Он был в Войле. Он был в борделе. У него было расположение Хозяина и некие права, не доступные людям в этом мире. Так, когда же все покатилось по наклонной? С первой встречи со Скаем? С того договора с Адамом? С яростной вспышки Хозяина? «Выметайся». Рифат вздрогнул и заскулил, сжимая виски ещё крепче.
Он не знал. Он ничего не знал. Чувствовал только, как тоска, одиночество и боль сжимают все в груди крепкой хваткой. По телу пробежала дрожь, одна, вторая, и Рифат вздрогнул, почувствовав, как на колено падает капля. А за ней ещё одна, и ещё, и воздуха становится все меньше, но кислород не желает проникать в легкие. Юноша судорожно всхлипывал, содрогаясь от рыданий во всепоглощающей темноте. Она никому не покажет. Она все простит.
Благо, Скай все не возвращался. Освободив душу, выпустив из себя все, что накопилось за последние дни, чувствуя себя разбитым потерянным, Рифат поднялся на ноги. Он пошатнулся, не сразу осознав слабость в ногах, схватился за спинку дивана, но затем все же выпрямился. Постоял на месте, выбирая куда пойти. Здесь он не хотел оставаться, комната давила со всех сторон, насмехаясь над его слезами. Наконец, он неловко зашагал в сторону спальни. Капитан может прогнать его в любой момент. Но сейчас стоять посреди гостиной не было сил.
Рифат упал на кровать, прижимаясь горящей щекой к подушке, сворачиваясь клубком, чувствуя, как тело все ещё подрагивает. Но вовсе не от холода.
Щелчок входной двери. Шаги по квартире. Шелест пакета. В гостиной загорелся свет. Через время на пороге комнаты появился темный силуэт.
- Мы ведь не уживемся вместе, верно, кэп? – хрипло, надломленно, прижав колени к груди и уткнувшись в них носом.

Рифат не шевелился. Просто тупо моргал, глядя перед собой.
Он все слышал. Каждое слово, произнесенное таким тоном, будто он, хозяин, привел домой щенка и объяснял ему, где его место. Он молчал.
Он все видел. Как Скай молча ходит по спальне, собирает все необходимое. Как подходит к кровати, нарочно далеко, не прикасаясь к Рифату и пальцем, будто тот был чумной. Он не двигался.
Он ничего не чувствовал. Пустота разъедала все внутри. Стало абсолютно на все наплевать. Войла? Хозяин? Скай? Нет, пожалуйста, нет. Он не хотел об этом думать.
Когда дверь за капитаном прикрылась, отрезая от него Рифата, юноша судорожно выдохнул. В висках пульсировала жгучая боль. Мышцы не желали слушаться, лишь ныли. Но не привычно, не как там, дома, после того, как его трахали, нагибая так, как хотели. Нет, мышцы не желали двигаться просто потому, что рассудок был слишком слаб, чтобы посылать сигналы во все концы тела.
А ещё дрожь. По телу пробегала дрожь, будто по комнате ходил сквозняк, облизывая ступни и нежно обнимая тело. Но это был не сквозняк. Это была темнота – не та, которая так мягко приняла его несколько минут назад, успокоила, приняла все слезы, рыдания и сбивчивый шепот, послушно спрятав все в плотном одеяле. Эта тьма поглощала иначе. Она забирала контроль, мысли, чувства. Рассудок. Рифат чувствовал, как она проводит острым ногтем по бедру, заставляя ноги бесконтрольно дрожать, как проникает сквозь плотно сжатые колени, касается подбородка, заставляя запрокинуть голову вверх. Юноша послушно следовал за ней, поднимая голову, не осознавая, что, кажется, сходит с ума. Он лишь чувствовал её обжигающе холодные пальцы на своих губах, по привычке низко постанывая, обхватывая их губами и касаясь языком... пустоты.
Рифат вздрогнул, очнувшись от полудремы, распахнув глаза и ошалело уставившись в стену напротив. Всего лишь кошмар. Он шумно выдохнул, чувствуя, как колотится сердце. Поднял руку, осторожно провел пальцами по губам. Холодные. Он зажмурился, прогоняя видение, повернулся и опустил ноги, касаясь кончиками пальцев пола. Он мог двигаться. Мог видеть. Мог чувствовать. Всего лишь кошмар.
Глаза нещадно пекло. Горло дерло. Кончики пальцев немели. Он никогда в жизни не рыдал так отчаянно, и организм успешно ему об этом сообщал. Несколько секунд он смотрел перед собой, пытаясь осознать действительность. Затем, стараясь быть как можно тише, поднялся с кровати – та все-таки противно заскрипела – взял в руки полотенце и, пошатываясь, направился к двери. Свет в гостиной все ещё горел. Раздавался звук телевизора. Скай был там.
Рифат шумно вдохнул и выдохнул. На злость сил не осталось. Только беспомощность, грузом висевшая на плечах. Он коснулся пальцами ручки двери – такой же обжигающе холодной – и приоткрыл дверь. После темноты спальни яркий свет гостиной казался светом фар. Он чуть зажмурился, ещё крепче сжимая пальцами ручку, но все же двинулся вперед, пошатываясь от собственной слабости. Ему не хотелось злить Ская ещё больше тем, что так глупо стоял посреди прохода в комнату. Завтра, когда боль отступит, а тьма оставит его в покое, он снова будет злиться. Будет язвить, кричать и возмущаться. Но не сейчас.
Он молча пересек гостиную, не глядя в сторону капитана, прижимая к груди полотенце, устремив взгляд себе под ноги. Он искренне надеялся, что глаза не были такими жарко алыми, какими он их чувствовал. Почти добравшись до ванной, Рифат замер, будто вспомнив о чем-то, и свернул к кухне. Зубная щетка лежала на столе, как Скай и обещал. А рядом лежала упаковка презервативов. Все-таки купил.
Несколько мгновений юноша смотрел на неё пустым, ничего не выражающим взглядом, а затем схватил и, развернувшись, кинул в раковину. Захочет – выкинет. Понадобится – заберет. Здесь они Рифату не понадобятся. Он купил. Он понял. Он услышал его крик.
В два шага он добрался до ванной, открыл дверь и скользнул внутрь, прикрыв за собой дверь. Несколько минут назад – часов? сколько он спал? – когда он заглядывал сюда в первый раз, ванная приятно его удивила своей опрятностью и чистотой. Сейчас же он и вовсе не смотрел по сторонам. Просто залез в кабинку, включил воду, неосознанно поставив на самую горячую, и уперся в стенку рукой. Возможно, он должен был удивиться, забыть о том, что такое – современный душ. Возможно, даже должен был испугаться резкой горячей струи воды. Но мозг, кажется, устал реагировать на окружающее.
Рифат стоял под душем, пока тело не начало ломить от жары. Он вышел из душа, нечаянно заляпав водой пол в ванной, наскоро вытерся полотенцем, закутался в рубашку, которая неприятно липла к телу, и направился обратно. Вышел из ванной, подрагивая наконец-то от холода, босыми ногами прошлепал по гостиной, снова не глядя на Ская. Замер перед дверью в спальню.
Приди ко мне. Мне страшно оставаться одному. Она поглотит меня. Я не справлюсь сам. Пожалуйста.
- Спокойной ночи, - так тихо, что даже телевизор, наверное, заглушил привычную фразу. Скользнуть в комнату, чувствуя, как к горлу вновь подкатывает ком. Шагнуть прямо в объятия темноты, такие привычные и единственно правильные. Ведь так?

Отредактировано Riphath (2015-07-19 06:33:23)

Прикрыв глаза, Рифат чувствовал, как закрывшаяся дверь погружает комнату в темноту и непривычную, звенящую тишину. Казалось, он должен был слышать звуки. Ведь, пока он стоял посреди гостиной, с выключенным светом и дрожащими пальцами, он все ещё что-то слышал. Да, словно сквозь ткань подушки, словно из-под толщи воды, но слышал - и шорохи, и скрипы за пределами квартиры, и, уже после, шаги Ская, и его голос, и даже громкие шумы, доносящиеся из телевизора.
Сейчас он не слышал ничего. Стоял, прижавшись спиной к двери, медленно моргал, привыкая к темноте, и слышал лишь чужой шепот. Тьма, сворачиваясь кольцами, подрагивая тенями на стенах, с шорохом проводя руками по всем стенам сразу, приближалась. В груди что-то сдавило, и он послушно шагнул вперёд, буквально слыша, как она радостно усмехается, обвивая его тело.
В Войле он никогда не был один. По-настоящему, один. На рассвете каждого дня – ночь слишком популярное время для клиентов - он ворочался в постели, прислушиваясь ко вздохам проституток за стеной и шарканью ног охранников, бродивших по коридорам. Он думал о том, что ему нужно сделать на следующий день. О том, что у Джека остались синяки на шее, значит, нужно дать передохнуть. О том, что нужно сходить на рынок за сигаретами. У него были обязанности, были мысли, чувства, люди, за которых он мог уцепиться. И он погружался в сон, думая о них и никогда не боясь тишины. На рассвете жизнь в городе уже просыпалась.
Но это был Лондон. Здесь Рифат никогда не чувствовал себя по-настоящему защищенным. С самого детства он был один, послушно следуя за матерью. После появилась Элис, о которой он трепетно заботился с самого рождения, но о нем не заботился никто и никогда. Пока он шлялся по переулкам, отнимал деньги у прохожих, воровал в толпе, он чувствовал себя бесконечно одиноким. У него были друзья. Какое-то их жалкое подобие, но все же. Люди, к которым он обратится за помощью. Но не за добротой и, уж точно, не за заботой.
Воспоминания окутывали рассудок плотным туманом. Тело послушно следовало за невидимой, но такой привычно холодной рукой. Рифат и не заметил, как приблизился к окну, лишь тогда почувствовав, что тьма отпускает его, замирает за спиной, перебирая волосы, и непривычно долго молчит. Но он и не слушал. Он смотрел туда, вниз, на тусклые скопления огней, на фары машин, проезжающие по бесконечно долгим лондонским дорогам, на темные провалы окон, в которых, казалось, никогда не загорается свет.
Рифат завороженно потянулся к окну, открывая его настежь, пуская внутрь сквозняк и чувствуя, как темнота позади восторженно подается навстречу вечернему холоду. Он опустил ладони на подоконник, бессмысленным взглядом глядя перед собой. Красота ночного города восхищала. Конечно, он знал, что там, далеко, внизу, все не так радужно. Что кого-то грабят в темном переулке, кто-то судорожно вырывается из чужих объятий, кто-то валяется прямо на улице, глядя на расплывающиеся огни фонарей. Но здесь Лондон выглядел пугающе прекрасным.
Слабость брала свое. Рифат отступил от окна, оставив его открытым, и тут же почувствовал, как темнота сзади не отступает, шипит, толкает его вперед. Он нахмурился, замотал головой, потянулся рукой назад, но ощутил под ладонью лишь пустоту. И это пугало. Ведь он так явственно чувствовал, как его подталкивают вперёд, как чужие леденящие ладони ведут вверх по спине, как чьи-то тонкие пальцы обхватывают шею. Юноша выгнулся, вцепился в собственную шею – но ему не за что было хвататься. Это было в его голове. Тупое, бессмысленное, пустое желание сделать шаг вперед.
Рифат яростно замотал головой, издав тихий стон, и вырвался, делая несколько шагов к кровати. Взгляд зацепился за полоску света под дверью. Точнее, её отсутствие. Скай, видимо, уже спал, и юноша поморщился, надеясь, что его не разбудил, и как можно тише проскользнул под одеяло. Он все ещё слышал шепот, сливавшийся с шелестом, доносившимся из окна, чувствовал, как кисть то и дело обхватывает темнота, другую руку запуская в волосы. В ответ он лишь зажмурился и натянул одеяло над головой. Было прохладно, но Рифат не рискнул опять идти к окну, надеясь, что сон все же пробьется сквозь его невидимую защитницу.
Нужно было переждать эту ночь. А после все закончится. Ведь закончится, правда?

Рифат так и не смог заснуть.
Он лежал, скрывшись под одеялом, чувствуя леденящую ладонь тьмы даже сквозь плотную ткань. Его потряхивало. Сон не желал идти к нему, видимо, застопорившись на пороге, не смея приблизиться к барышне, которая так крепко прижималась к юноше, нашептывая на ухо нежности. Рифат не различал слов, ощущал лишь интонацию, мягкий, вибрирующий голос, который достигал до него сквозь одеяло и шум с улицы. Он слышал его так отчетливо, что становилось страшно – что ещё он может услышать?
Правда, в какой-то момент тьма отступила. Юноша почувствовал, как мышцы, скованные холодом, отпускает, как дыхание, касавшееся затылка, испаряется, а соблазнительный шепот затихает, чтобы после слиться с треском проезжающей мимо дома машины – и исчезнуть вместе со скрипом тормозов. Несколько секунд он лежал, не доверяя сам себе, затем осторожно выглянул, боясь увидеть её глаза, но увидел лишь распахнутое окно и колышущиеся на ветру занавески. Рифат шумно выдохнул, успокаивая колотящееся сердце, и зажмурился.
Чтобы спустя мгновение почувствовать ледяные пальцы на своей шее. Он не мог даже распахнуть глаза, чувствуя, как нечто, смутно напоминающее ладонь, накрывает веки, залепляет их невидимым клеем, не давая даже дернуть ресницами. В горло будто насыпали песка. Рифат не мог ничего сказать, не мог крикнуть, не мог вдохнуть. Только пытался уловить в воздухе невидимую ладонь, так крепко сжимающую шею, и цеплялся за одеяло, сжимая ткань в кулак.
Нужно было послушаться.
Он, не открывая глаз, дернул головой в сторону окна и услышал согласное шипение чего-то, что проще было называть тьмой, чем облекать в реальные формы. Так это казалось выдумкой. А не сумасшествием. Рифат замотал головой.
Нет. Нет, я не пойду. Я слишком много пережил, чтобы вот так просто сдаться.
Послышался смешок. Пальцы сжались чуть крепче, заставив юношу захрипеть. Он, не думая, схватился за шею, вцепляясь в неё ногтями, оставляя на коже красноватые полосы. Боль отрезвила. Чужое давление отступило. Организм признавал – если шея чувствует его пальцы, значит, других там быть не может. Рифат шумно, с хрипами, втянул воздух и, наконец, открыл глаза. Вокруг была все та же темнота. Темнота, которая была ему милее света.
Он заморгал, потер глаза, стирая остатки невидимого клея. Несколько мгновений смотрел в потолок, пока не понял, что тот как-то совсем уж странно вертится перед глазами. Внутренности скрутило узлом. В последнее мгновение Рифат осознал, что происходит, и, резко вскочив с кровати, кинулся к двери, прижав ладонь ко рту. Перед глазами все потемнело, горло судорожно сжималось, пока он, не думая о тишине, добежал до двери в ванную.
С размаху упав на колени, наверняка оставив синяки, юноша склонился к унитазу. Его вырвало. За последние сутки он почти ничего не ел, поэтому организм скорее издевался над ним, извергая лишь желчь вперемешку с чаем, который он пил, не переставая, все то время, что находился здесь. Все тело дрожало от слабости. Перед глазами все плыло. Горло дерло и изнутри и снаружи. Рифат сидел, прислонившись лбом к холодному фаянсу, и пытался отдышаться.
Ему было стыдно. За свою слабость. За беспомощность. За безумие. Скай считал его мальчишкой – видимо, так оно и было. За семнадцать лет не научился быть сильным наедине с самим собой. Не научился избавляться от мыслей, дурманящих сознание. Он понимал, что холодные пальцы, сжимающие горло, были лишь иллюзией, хоть и ощущались настолько реально. Мысли, желания иметь рядом хоть кого-то облеклись в реальную форму, которая не желала пропадать.
Ты хотел, чтобы рядом был кто-то? Принимай с распростертыми объятиями. Она защитит от всего.
Наконец, он кое-как поднялся на ноги, держась дрожащими руками за ободок унитаза. Пальцы ног коснулись лужи на полу, и он удивленно вздрогнул. Нужно вытереть. Следить за всем – обязанности управляющего. Но не сейчас, утром, иначе он расплескает воду по всей ванной, прежде чем доберется даже до ведра.
Рифат смыл за собой, не глядя в бурлящую воду, пошатываясь, подошел к зеркалу. На него смотрел он сам. Бледный, растрепанный, с оставшимися красными пятнами по лицу, со следами ногтей на шее и белым пятном в углу рта. Он окинул себя равнодушным взглядом, склонился вниз, включая воду, смывая с себя остатки желчи, слез и чужих прикосновений. Несколько мгновений он стоял, опустив голову под кран и наслаждаясь ледяной водой, которая вбивалась в затылок, стекала мимо ушей, заливалась в рот – он жадно её глотал, только сейчас осознав, насколько хочет пить.
Полотенце осталось в спальне. Выпрямившись, Рифат помотал головой, стряхивая с волос холодные капли, и вновь посмотрел на себя быстрым взглядом. Мало что изменилось. Как и в его душе, едва он отстранился от воды. Юноша развернулся к двери ванную, замер ненадолго, думая, стоит ли что-то говорить Скаю, который наверняка проснулся от таких ночных похождений.

- Извини, - тихо, чтобы, если все же заснул, не разбудить опять. И босиком, пошатываясь, мимо – туда, где его так ждут.
За окном небо начинало светлеть. Оставалось совсем немного. А выспаться он сможет и днем.

Рифат зашел в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь. Глаза медленно моргали. Организм, издавший последние мучительные судороги, слабел с каждым мгновением. Жутко хотелось спать, но он знал – никто ему этого не позволит. Темнота шипела, предчувствуя рассвет, скользила вокруг, обвивала кольцами, словно тот Каа вокруг хрупкого мальчика Маугли.
- Мы с тобой одной крови, ты и я, - прошептал он давно забытые слова, пустым взглядом глядя перед собой. В ответ не донеслось ни звука, только скользкое трение чешуи. У пустоты нет крови.
Он не слышал ничего. Даже, на самом деле, не видел, хотя смотрел, широко распахнув глаза. Темнота успела черной лентой покрыть его веки. Не клеем, но он уже слышал треск отрываемого скотча. Он послушно ждал. Может, если дать ей волю, она успокоится. Затихнет в глубинах сознания, лишь изредка прорываясь наружу. Шею жгло, словно оставшихся царапин кто-то касался, надавливая сильнее, сжимая, но не до хрипа – лишь до судорожного вдоха.
Почувствовав чужое прикосновение, он вздрогнул, но не открыл глаз. Руки были теплые, настоящие, живые – настолько же живые, как и холодное дыхание на шее. Рифат не чувствовал ткани одеяла – только скольжение тьмы по плечам, вдоль позвоночника, вокруг талии. Его куда-то потянули, но не к окну, нет, и он послушно пошел туда, куда его подталкивали.
Кровать. Мягкая, защищенная, даже уютная, если бы рядом кто-то был. Рифат улегся на неё, вернее, его осторожно уложили. Он уже не различал, кто к нему прикасается. Все нервные окончания будто отключились. Он приоткрыл глаза. Прямо перед ним вновь маячила темнота, но на этот раз живая, обретающая реальные формы, двигающаяся, будто что-то настоящее. И ещё тепло. Он, наконец, чувствовал его и, почувствовав дрожь на коже, осторожно прижался ближе. Если она стала теплой, то он готов вновь последовать за ней.
И вновь прикосновение к волосам. Рифат чувствовал чужие пальцы, перебирающие его волосы, и невольно улыбался уголками губ. Он все не открывал глаз. Он боялся снова проснуться – ведь сон, наконец-то, перестал быть чем-то пугающим. Мокрых волос касался холодный, предрассветный воздух, от чего по телу побежали мурашки. Но это было даже приятно. Ведь за ними не следовал атласный шлейф темноты.
Он чувствовал её холодящую ткань ступнями, лодыжками, бедрами – везде, где не растекалось такое непривычное тепло. Он слышал её недовольный шепот и даже мог определить источник. Она ходила вокруг кровати, будто рассерженная кошка, и Рифат не знал, что именно так отпугивало её, но был этому бесконечно благодарен. Его тело превратилось в градусник. Ноги, пах, живот были все ещё холодными, несмотря на плотную ткань одеяла. На них все ещё оставались её терпкие следы. Но, поднимаясь выше, холод отступал, и возвращалось тепло, так тонко и правильно граничащее с жаром.
Он все ещё не понимал, что происходит. Он не знал, кому принадлежат не видимые, но такие крепкие руки, поглаживающие его спину и перебирающие волосы на затылке. Не знал, к кому прижимался, уткнувшись лбом в ключицы, положив ладони на грудь, почти всхлипывая от накатившего облегчения. Может, это был его Ангел-хранитель?
Рифат усмехнулся этой мысли. Если он у него когда-либо и был, то давно затерялся среди старых подворотен, обломал свои крылья, прикрываясь ими от кулаков «отца», замерз среди вечных льдов Войлы, оставив на юноше лишь свой кровавый отпечаток.
Он почти погрузился в дрему – по-настоящему, а не во сне, в котором, как он думал, он находился – когда услышал чужой голос. Хотя почему же чужой? Хриплый, взрослый, до боли знакомый. Рифат распахнул глаза, мгновенно напрягаясь. Как же он не догадался сразу? Никто никогда не прикасался к его волосам так, как это делал Скай. Дурацкий способ отличить его от остальных.
Несколько секунд он лежал, отчаянно не зная, что ему делать. Хотелось кричать от бессилия. От попытки понять. Что ты здесь делаешь? Ты жалеешь меня? Ты жалеешь о своем решении? Ты не пришел, когда я так просил. А теперь, когда я сломался, ты пытаешься склеить меня обратно?
Злость вспыхнула, было, в затуманенном рассудке.
Ты пытаешься склеить меня обратно…
Рифат все-таки издал тихий всхлип и зажмурился снова, прижимаясь ближе, сжимая пальцами футболку на груди, касаясь холодным носом плеча. Тепло растекалось по телу, и от него было невозможно отказаться.
- Ты единственный, кто пытается это сделать, - прошептал он хриплую и такую бессмысленную фразу.
На улице разгорался рассвет.

Рифат продолжал тупо смотреть прямо перед собой. Слезы отчаянного одиночества, так и не скатившиеся с глаз, застыли комом в горле. Сон, почти забравший его в свои объятия, отступил, хотя он чувствовал, что, стоит ему закрыть глаза, он тут же окутает его. Шепот темноты затихал где-то в углах комнаты, и юноша невольно улыбался этому.
Останется.
Рифат прикрыл глаза, чувствуя, как дрожат ресницы, и ещё крепче сжал пальцами футболку. Он не хотел его отпускать. Даже в другую комнату. Даже до окна. Даже до другого конца кровати. Он пришел, окутал его своим теплом, снова поставил своё клеймо. Но не то, что уродливо бугрилось на гладкой коже лопатки. Это было невидимым, не ощутимым кожей, только – душой, да мурашками по коже. Скай сделал его зависимым. Опять. Юноша готов был разозлиться, но что-то в душе протестующе замычало, замотало головой, умоляюще вскинуло руки.
Нет. Не отталкивай. Она ещё здесь.
Рифат уткнулся лбом в прижатые друг к другу кисти. Едва капитан отошел от него, управляющий переплел пальцы обеих рук, поднял над головой, словно в молитвенном жесте, и зажмурился.  Он слышал шаги, скрип окна, шорох одежды – реальные, не выдуманные ослабленным рассудком, не выжатые из окружающей тишины. Но не чувствовать теплое тело оказалось слишком страшным. Вдоль позвоночника кто-то провел острым ногтем. Он лежал лицом к рассвету – за его спиной сгущались сумерки.
Рифат сглотнул и поджал губы, не открывая глаз. Он вернется, вернется, вот сейчас, вот, уже слышен скрип кровати. Скай улегся за его спиной, и плечо обдало холодом, тень мелькнула перед закрытыми глазами, раздраженно ворча и исчезая в темноте под кроватью. По телу вновь пробежала дрожь, но это не было похоже на страх. Скорее, искупление. Юноша шумно выдохнул и послушно прижался ближе к нему, к реальному. И никакие слои одеял, одежды и собственных безумных мыслей не могли этого изменить. Пальцы, лежащие в волосах, были ласковыми и теплыми.
- Тебе тогда было 10 лет, - не удержался от ответа Рифат, приоткрыв глаза, и чуть всхлипнул. Слез не было – остался хлюпающий нос и пересохшие губы. Словно ребенок, слишком долго бегающий под снегом.
Скай в ответ лишь заерзал – кровать чуть заскрипела под его весом, но юноша не смог удержать улыбки. Да уж, точно настоящий. Ещё и сонный. Юноша кинул взгляд снизу вверх, глядя, как тот устало моргает, и понял, что мышцы всего тела болят от напряжения, скопившегося за ночь. Как бывает всегда, когда начинаешь думать об одном, начинает ощущаться и все остальное. Голова загудела, требуя отдыха. Веки стали слишком тяжелыми. Тихое дыхание стало вырываться со свистящим сопением. Заложенный нос начал издавать звуки, больше похожие на нормальное дыхание.
В ответ на шепот, юноша сонно усмехнулся, медленно моргая. Просьба? Приказ? Рифат не знал, как к этому относится Скай. Сам он определиться не решался. В любом случае, он знал – гордость, накопившаяся за весь день, не позволит ему прийти к капитану за помощью. Рифат не был бы Рифатом, если бы так просто принял свое поражение. И, да, сейчас лежать в его объятиях, чувствовать уверенные руки, слушать тихое дыхание было на удивление уютно и приятно - если бы он об этом знал, то наверняка чаще задерживался бы в постели клиентов, а не кидался к следующему, как собака, которая все не может выбрать лучшее мясо. Но собака, не имеющая дома и не имеющая хозяина. Она не придет к человеку, просто чтобы её погладили за ухом – слишком велик страх получить ботинком в бок.
Рифат промолчал. Ему не хотелось снова затевать пустой спор, злить Ская, который, видимо, терял терпение, вмешиваться в естественный поток вещей. Все было слишком правильно, чтобы отказываться от этого на глазах чего-то, что все ещё таилось под кроватью. На глазах собственных страхов.
Юноша подался вперёд, прижался лбом к теплому плечу и закрыл глаза. Сон сморил его вместе с первыми лучами утреннего солнца.

Ему не снились кошмары. Рифат так боялся, что во сне его будет преследовать тьма. Что она будет хватать его за руки, за ноги, запрещать двигаться и, в конце концов, приобретет очертания взрослого мужчины. Такие  кошмары прежде снились ему с завидной регулярностью. Иногда ему даже удавалось проснуться до того, как облик начинал говорить вслух, и тогда он оставался спокойным весь день. Ведь он был в Войле. Он был на своем месте, далеко от Лондона и всех его теней.
Но, как ни странно, свет, который он видел во сне, не был связан с отчимом. Он просто бродил в бесконечности, изредка попадая в тени деревьев, но тут же возвращаясь обратно на свет. Там, где он ступал, оставались черные следы, но он не смотрел назад. Он шел только вперёд. Изредка вдалеке слышалась игривая детская мелодия, которая пробуждала что-то внутри. Он шел к ней, но не мог найти источник.
Его вырвало из сна движение. Свет растворился в наступающей темноте закрытых глаз, но напоследок он успел понять, что мелодия играет отовсюду. Он узнал её. Старая детская песенка.
Three blind mice,
Three blind mice.
Элис знала её наизусть и часто пела, сидя посреди их гостиной. Самого Рифата всегда бросало в дрожь от этой песни, но он послушно подпевал ей, когда сестра смотрела на него и улыбалась, качая головой в такт. Такая простая, незатейливая мелодия. Разве в песне о мышках может скрываться что-то ещё?
See how they run!
See how they run!
Рифат открыл глаза, сонно моргая. И тут же почувствовал, что уютное тепло, которое окутывало его мгновение назад, исчезает, растворяется, как сон, отступающий перед явью. Он даже толком не понял что произошло. Чувствовал только, что с горлом что-то не так. Изнутри оно пересохло, будто он не пил по меньшей мере неделю. А снаружи непривычно жгло. Тонко, еле заметно, но все же ощущались следы от ногтей. Ещё даже не проснувшись нормально, Рифат невольно потянул одеяло вверх. Как бы то ни было, никто не должен видеть следы его слабости.
Тьма, приходившая ночью, дурманящая рассудок, окутывающая холодом, казалась сном. Сейчас, когда в окно ярко светило солнце, за окном гудели машины, а за стенкой кто-то готовил на завтрак блины, казалось, будто темноты и вовсе не существует. Только три неровные полоски на шее да нещадно дравшее горло.
- Что может быть лучше, - тихим, хриплым голосом протянул Рифат, глядя на него прищуренным взглядом снизу вверх, закутавшись в одеяло по подбородок.
Он чувствовал, как процесс потихоньку запускается. Как воспоминания о Войле занимают свои места в этом параде. Как язвительность и равнодушие к этому человеку забивают благодарность куда-то глубоко внутрь. Как губ касается легкая усмешка. Ему все ещё было лень злиться или самому начинать спор. Ему было уютно там, где он находился сейчас, и выбираться из кокона вовсе не хотелось.
They all ran after the farmer's wife,
Who cut off their tails,
With a carving knife.
Глупая мелодия засела в мозгу. Такая навязчивая, такая детская, такая ритмичная, что Рифат невольно начал напевать её себе под нос, задумчиво разглядывая спальню и её хозяина. Язвительный вопрос был готов сорваться с губ, но юноша прикусил язык.

И многие удостоились чести проснуться в этом месте?

Рано ещё. Одна мысль о том, что он сам же начнет спор, который придется продолжать весь день, навевала уныние. Конечно, тот Рифат, управляющий борделя, гордый, раздраженный, патриотичный, что ли, и так глубоко засевший в мозгу, был против. Ну же, давай, скажи. Разозли его сейчас же, чтобы вышел отсюда, не давил своим присутствием, не раздражал каждым взглядом. Тем, что слишком близко. Тем, что слишком далеко.

И как, добродушный хозяин соизволит накормить меня завтраком?

Рифат шумно вздохнул, продолжая напевать мелодию, отвлекаясь от мыслей, роившихся в сознании целым роем жалящих ос. Вот только жало было двустороннее – он был слишком слаб со сна, чтобы принять яд в ответ. Взгляд лазурных глаз чуть прищурился. Не трогай меня – я не буду трогать тебя. Кажется, так он предлагал уживаться?
Did you ever see such a thing in your life,
As three blind mice.
Черт.

Отредактировано Riphath (2015-07-20 04:41:47)

Рифат проследил за спиной Ская прищуренным, настороженным взглядом. Упоминание еды отозвалось нытьем в желудке. Он не ел почти сутки, а то, что ел, благополучно исчезло в унитазе несколько часов назад. Сколько они спали?
Юноша обернулся. В окне солнца уже не было видно, значит, уже больше полудня. Он хмыкнул, продолжая напевать мелодию, и вновь почувствовал тягу. Так, нужно вставать.
За время работы в борделе Рифат научился вставать по первому своему зову. Там его никто не будил, он сам знал, когда нужно встать. Когда проснется Кэти, которая боялась оставаться одна, из-за чего ему приходилось идти к ней, даже толком не одевшись ещё, лишь бы погладить по волосам и уговорить встать с кровати. Когда около борделя начнет околачиваться первый клиент – в такое время к ним не приходили знатные существа, только те, кто был в первый раз или стеснялся собственных желаний. Рифат знал и их, хоть и относился не с таким трепетом. Он открывал двери борделя с приветливой улыбкой, пропуская их внутрь, принимая деньги и отводя в нужную комнату. Многие любили самостоятельно будить своих избранников.
Там у него был повод подняться с кровати, протереть глаза и одеться. Пожелать доброго утра охранникам, заглянуть к нужным в данный момент проституткам, улыбнуться тем самым несчастным. Здесь, в предыдущие несколько дней, он просыпался вместе со своими детьми. Улыбался им, желал доброго утра, хоть те и без того считали, что лучше быть не может, готовил им кофе или чай. Чувствовал себя нужным.
Здесь все было иначе. Слабость давно прошла, веки уже не слипались, Рифат чувствовал, что тело готово к подъему. Но этого так не хотелось делать. Ведь тогда он встретится со Скаем – где-то там, в недрах квартиры, будь то кухня (презервативы), ванная (лужа) или гостиная (одежда). Юноша вздохнул и, опустив одеяло, выпрямился. Крутить головой было неприятно, но терпимо.
Рифат пригладил взъерошенные волосы, опустил задравшуюся, было, рубашку, проверяя все ли пуговицы на месте, и поднялся. Подошел к окну. Да, днем этот город определенно не так прекрасен, как ночью. При свете летнего солнца (юноша поморщился, ощутив слишком теплый ветер) серые дома, серые люди, серые машины казались до отвратительного одинаковыми. Не то, что Войла, с её разнообразием белоснежных красок и самих существ. Рифат тоскливо вздохнул и отвернулся. Ещё раз одернул рубашку и вышел в гостиную.
Из душа доносился звук льющейся воды. Значит, Скай там. Значит, они могут пока не видеться. Рифат вздохнул, осмотрелся, подмечая кучу своей одежды и оставленных бутылок. Нужно убрать. Желудок отозвался протестующим бурчанием. Юноша недолго подумал, затем согласно кивнул и направился на кухню.
Презервативы так и лежали в раковине. Замерев на пороге, Рифат несколько мгновений смотрел на них. Затем раздраженно выдохнул, взял в руки и, вернувшись в гостиную, кинул поверх своей одежды. Коробочка скользнула в складки толстовки. Не хочет забирать – хорошо. Рифат просил – Рифат возьмет. Кто знает, вдруг действительно понадобится? Когда-нибудь Скай выгонит его, придется справляться самому.
Хмыкнув, юноша отправился обратно на кухню. Открыл холодильник, несколько мгновений глядя на его содержимое. Интересный у тебя способ находить себе личного раба. Рифат поджал губы, но все же достал наружу яйца, молоко и сосиски. Он хотел есть – значит, будут есть оба. Раб должен кормить своего хозяина.
К тому времени, когда Скай показался на кухне, Рифат размешивал яйца в миске, кусочки сосисок жарились на сковороде, а окно было приоткрыто, выпуская запахи на улицу. Он не дернулся, не обернулся, услышав позади шаги.
- Не боишься быть отравленным? – произнес юноша с насмешкой, выливая яйца на сковородку, и кинул взгляд назад.
Носа коснулся привычный дым сигарет, и Рифат вспомнил. Точно. Здесь есть сигареты. Настоящие, крепкие, из чего-то, что напоминало табак, а не смесь полевых трав. Тут же захотелось подойти, молча забрать пачку, вытащить сигарету и, подкурив от тлеющего огонька на сигарете Ская, вернуться к плите.
Хотя почему всего лишь захотелось? Ведь он имеет здесь права, верно? Рифат усмехнулся и направился к парню.