Все было донельзя заезжанно: заказали — поймали. Он действовал в одиночку, пренебрегая лишней поддержкой — к чему она, когда целью был простой человек? Всегда по одному маршруту домой из университета, под дождем бегом по пустой улице — благо, недалеко, к чему использовать транспорт, — пташка поймана: затолкана в подворотню, усыплена хлороформом.

Промозглый октябрь одинаково мерзок что в Англии, что в Войле, ни слякотью, ни сыростью настроения не поднимая. По привычной схеме: в Войлу, в Венатор, сдать безучастный товар, самому — срочно переодеться, избавиться от грязи улицы, и промокшая одежда интересует больше, чем новоиспеченный раб.

От того отказались. Передали, мол, и настроение уже не то, и вкусы другие — подавайте еще одного. Человека, разумеется, в камеру — на днях сдадут в бордель. От еще одного заказа отказался — мысленно послал к черту. Затраченные часы и силы — не так много, в самом деле, но все же — хотелось компенсировать.

Захотел — сделал. Человек никуда не делся, ожидал в комнате-клетке. Двадцати лет от роду, но с виду едва тянул до совершеннолетия — слишком хрупкий, слабый, нервный. Изящностью вызывал желание любоваться, крикливостью — вырвать язык. Испугом забавлял: пытался снять цепь, прижимаясь к стене, смотрел в его сторону, сначала спрашивая очевидное, потом ругаясь на тишину в ответ.
[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]
Стоять у двери, наблюдать наскучило — приблизился. Посыпались угрозы — бессмысленная затея, вызвавшая усмешку, и рука, сжавшая хрупкое горло, заставила смолкнуть — лишь на время, разумеется.
[STA]город не пережил блокады[/STA]
— Мое имя Адам, — спокойно, негромко, смотря в глаза и игнорируя птичье трепыхание. — Побереги голос — еще успеешь охрипнуть, — ослабшая хватка позволила вдохнуть, последовавший удар в грудь вынудил выдохнуть и согнуться. Пальцы вплелись в короткие волосы, заставляя поднять голову. — Добро пожаловать в Войлу, пташка.
[SGN]________________________
and I said hello Satan
^{Soap&Skin – Me And The Devil}[/SGN]

Отредактировано Adam Reed (2015-07-16 19:24:15)

Пташка дергалась, хватала ртом воздух, с ненавистью и страхом смотрела в ответ — взгляд не опустила. Тело — хрупкое, ломкое, лёгкое, слишком просто впечатать в стену, ещё чуть-чуть — перекрошить ребра. Тонкие, тонкие кости. Лекарь был рядом — подлатает, приведёт в порядок, а что сдвинется, разрушится в рассудке — не имеет значения, не для того поймали.

Ему нравилась слабость — чужая. Нравилась беспомощность — за ней наблюдать. Губы, скривившиеся в проклятии, хотелось разбить — лицом о ту же стену, — но стоит ли портить лицо раньше времени? Всерьёз задумался — отвлекся почти сразу: с улыбкой оглянулся через плечо, прикладывая птичку лбом об пол — успел решить.

— Компенсация. Зря поймал, что ли? — не мог видеть, но мог ощущать, как вцепился ручонками в запястье, вырывается тщедушным телом. Но он крепче, выше, сильнее, и чем больше осознавал, упивался — благодушнее выглядел. Теперь Максемиллан наблюдал — он не был против такого зрителя. И улыбался искренне — безжизненные глаза впивались взглядом, рассматривали, анализировали.

Со смешком оглянулся, отдергивая руку — птичка клюется, не думая, как легко свернуть ей шею. Сквозь перчатку, конечно, зубы не проникли, но попытку одобрил — желая похвалить, заломил руку, прижал к полу. Хлороформ ещё давал о себе знать в медленных движениях и реакциях, но тело уже била дрожь — споет ли пташка в истерике?
[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]
— Тоже заскучали? Я рад вас видеть, — перевернул на спину — нужно видеть лицо, ловить взгляд, не заглушать голосок, — оглядел ласковым взглядом, прикидывая, что сломать можно, а что не успеет зажить до борделя. Волновало не утонченное тело — привлекало лицо. — До чего поганый, но прелестный рот... — бормотание, чужой плевок — слюна на одежде, черт побери, опять грязь, — собственный удар в челюсть.
[STA]город не пережил блокады[/STA]
Никакой магии, пыток, никакого насилия сексуального — обыкновенное, незатейливое избиение, наслаждение соприкосновением кулака с чужим лицом, симфония скулежа в качестве награды. Утер пальцем слезы — рано ещё рыдать, было только начало.
[SGN]________________________
and I said hello Satan
^{Soap&Skin – Me And The Devil}[/SGN]

Отредактировано Adam Reed (2015-07-16 19:25:00)

Одно дело, представляй он существо, заклятого врага — хоть хозяина позади себя; срывай он гнев, бессилие, злобу; не отдавай он отчета действиям, находись под наркотиками или магией. Другое — он осознает; он понимает; он наслаждается. Тело под ним — человеческое, привычно слабое, беззащитное. Собаки друг друга не едят, люди — избивают, ломают, убивают.

Человек избивает человека. Естественная картина. Но человек избивающий не отождествлял себя с человеком избитым. Перед ним была не личность — товар. Выследить, поймать, продать. Ничего не понимающий, неспособный защититься, напуганный. Он был таким же — давным-давно. Он не забывал — но не хотел к тому возвращаться. Он не вернется. Не позволит. Ни себе, ни кому-то другому.

Имя рассекло воздух — отвлекло, позволило человечку прижать ноги к груди, закрыть голову руками. Защитная поза, плечи содрогаются в накатывающих рыданиях. Цепь держит — не убежит. Пальцы тянутся к бледному, заплаканному лицу — испортить его, искривленного в беззвучном плаче. Отвратительная картина. Вновь голос — так и не коснулся. Повернулся корпусом — предупреждению, уже много раз услышанному, внял.

Кивнул и поднялся, сжав руку — хватка цепкая, но не сильная. Он оглянулся — пташка так и лежала, обхватив себя руками, дрожащая и лишь чуть покалеченная. Он не сделал так уж много — не успел. Чужой воле не противился — шел рядом, зная дорогу и пункт назначения. Ничуть не против прикосновения — за семь лет привык, не противился нарушению личного пространства.

— В такую мерзкую погоду высунулся — да еще и зря, — на белой рубашке еще виднелся след от плевка — если уж отстирывать, то куда приятнее от крови. Покрасневшие, давно стертые костяшки слабо, приятно ныли. Мук совести не испытывал — давно была заглушена. Искоренить в себе стыд — стать социопатом, в конечном счете, перестать вовсе испытывать привязанность, учитывать социальные нормы. Нельзя. Это было необходимо — видеть грань, которую сознательно переходишь.

— Как идут дела?
[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]
Омерзение, вина, осознание деградации — все было заперто в чертогах разума, искореженное и изрубленное, неспособное поднять голову. Где-то был и тот восемнадцатилетний юноша, по ошибке проданный в Фиолетовый бордель. Он сохранил в себе это, закопав глубоко, замуровав заживо — лишь оставил просвет для воздуха, чтобы еще жило, трепыхалось. Пропустив в кабинет Максемиллана, он зашел вслед за ним и закрыл дверь.
[STA]город не пережил блокады[/STA]
Адам Рид коснулся пальцами виска, задумавшись и слабо улыбаясь.
Птица кричала в его голове, когда он вырывал ей крылья.
[SGN]________________________
and I said hello Satan
^{Soap&Skin – Me And The Devil}[/SGN]

Отредактировано Adam Reed (2015-07-16 19:25:21)

Вырывал крылья, сворачивал шею, вспарывал грудину — все внутренности наружу. Необязательно делать в действительности — достаточно представить, чтобы уйти в воображение с головой, отключиться от происходящего. Раз не дали насладиться в реальности — сделаем в голове. Благо, не первая птица попалась — не первое тело расчленено. Но чужой жест отвлек — заставил покончить с фантазией, обратиться к воспоминаниям.

За семь долгих лет, искореживших личность, остались привычки, традиции, и тепло почти человеческого тела было тем немногим, включенным в категорию "постоянное". Это он поменялся — вырос, окреп, превратил падение в добровольный полет с неизбежными переломами в конце, — но Фоуван был прежним. И, умирая, Адам будет видеть его таким же, каким разглядел в карете, направляясь из борделя домой.

Прикрыть глаза — прислушаться к скрипу снега за окном, вдохнуть запах знакомого табака. В этом помещении особенно тихо, сидеть на чужих коленях — комфортно, и едва не срывается с языка просьба не смотреть так внимательно. Вопросы неизбежно рубят и без того нелепую линию поведения — бессмысленно, все и так ясно, но рефлекторно хотелось попробовать. Попытка засчитана.

Откинулся назад, прижимаясь напряженной спиной к груди, упираясь затылком в плечо — свой взгляд в окно, лишь бы не видеть чужих глаз. В голове — развороченное тело птицы. Мусор. Выбросить. Нужна новая...

— «И сейчас они сколачивают гроб твоего размера»*, — нараспев, негромко — углы губ ломаются в беззвучной усмешке. Птица выброшена — нет новой, все пожрано пустотой, но думать о ее причине — нет, нельзя, не хочу. Пальцы сжимают рубашку, мнут ткань. Не думай. Не осознавай. Не принимай. Найди еще одну жертву — сломай ее, избей, наслаждайся.
[STA]город не пережил блокады[/STA]
Повернул голову, утыкаясь носом в шею, закрывая глаза. Комфортно. Забыв обо всем.
[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]
— Остановка сердца. Мама.
*цитата из песни My Chemical Romance – Mama
[SGN]________________________
and I said hello Satan
^{Soap&Skin – Me And The Devil}[/SGN]

^{________________________
Mama, we all go to hell
I'm writing this letter and wishing you well}

Забыться было проще всего, и тьма, от которой он, восемнадцатилетний, убегал, встречала его, двадцатипятилетнего, со всем терпением — и ощеренной пастью. Быть поглощенным пустотой, чтобы позже вылезти из топи, очиститься от грязи — в этом нет ничего плохого, ничего постыдного, он все равно выберется, выкарабкается, продерет себе путь наверх.

В руках хозяина и в умиротворении комнаты, Адам был готов быть растерзанным.

Но к жизни вернули — несколько фраз пощечиной, с чужих колен прямиком на пол. Там и остался, сжав пальцы в подобии птичьих когтей, сидя на коленях, бессмысленно пялясь перед собой. Приказ, что невозможно ослушаться — будет хуже. Он мог сколь угодно притворяться кем-то иным — и оставаться при этом рабом. Каким бы не стал он за эти семь лет...[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]

— Похороны уже были, — голос, насмешливый, дрожащий, и тело бьет такая же дрожь. Поднял голову — взгляд прямой, и ухмылка исказила черты лица — вылитый оскал. — Я был занят охотой, — выплюнул в чужое лицо, приподнимаясь, но не имея сил встать. — Я был занят тем, что ловил человека, от которого потом отказались, когда мою мать хоронили, — истерически веселый смешок — серые глаза все такие же мертвые, слезы блестят в искусственном освещении комнаты. — Что ты на это скажешь, хозяин?[STA]город не пережил блокады[/STA]

Сидеть на коленях, не имея сил встать, упираться ладонями в пол в бессмысленной опоре, давясь накатывающей истерикой — и неотрывно смотреть вверх, в чужие глаза, видеть все. Сжатые кулаки не несли угрозы — Максемиллан бил, добивал и убивал не этим, и ответная улыбка, от которой сердце ушло вниз — если от органа еще что-то осталось, — была страшнее любого удара.[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]

Дистанция сократилась — к нему склонились, над ним нависали, и гневный, ледяной тон, ничего хорошего не предвещавший, вызывал страх — и удовлетворение. Химера ужаса и восторга перед персональным костром, на котором его сожгут — он сам бросится в пламя. Оно пожрет его — но не полностью. Он выберется. В ожогах, при смерти, ослабленный — вылезет, проковыляет, отползет. Так надо. [STA]город не пережил блокады[/STA]

— Но ведь по-прежнему любопытно? — ухмылка перешла в искреннюю улыбку, и он сморгнул слезы, мешавшие видеть хозяина, и тон был насмешливым — говорилось об очевидном. Не будь "по-прежнему" — не было бы его здесь, не сидел бы он на полу, изведенный истерикой, твердящий, что не пришел в последний час к матери. — Или не нравится результат? — результат его падения, его развития, его деградации; перенесенных стрессов, страданий, конфликтов; неизменно рядом — фигура джинна, на протяжении всех семи лет имевшего возможность наблюдать и даже принимать участие.

^{________________________
Mama, we're all full of lies
Mama, we're meant for the flies
¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯}

Обнять за шею — пока не переломали руки, — не смея тянуть на себя, но удерживая, так и замерев, скользя взглядом по ничуть не поменявшемуся за столько лет лицу.

— Неужели только теперь вы недовольны?

Так надо. Рисковать, злить, вызывать отторжение. Что толку от отца, убитого горем, давно считавшего своего сына мертвым? Что толку от матери, ныне лежащей в могиле, видевшей отпрыска лишь когда мутнело сознание? Единственный смысл — что происходит сейчас, кто перед ним стоит, в чьи глаза смотрит. Так надо. За все, что не сделал, не сказал; за все несостоявшиеся встречи; за лишь невидимое присутствие в жизни тех, кто дал ему жизнь; за семь лет, проведенные в неведении, когда родной сын в последние годы самолично наведывался в Лондон.

Так надо. Улыбка пропала. Он заслужил.

Отредактировано Adam Reed (2015-07-17 09:35:20)

Это будет его личное наказание, осознанный путь прямиком к плахе, и кажется, что то замурованное, изуродованное, из прихоти рационализации оставленное едва живым, рушит стену, скребется о грудную клетку — раздерет живот, чтобы прорваться наружу. Тот Адам, решивший защититься путем атаки других, захотевший при том невозможное — сохранить себя, лишь на время отказаться от принципов, — был в конечном итоге замещен новым, гармонизирующим с окружающим миром, прекрасно понимающим его язык — язык боли, унижения, смеха над слабостью.[STA]город не пережил блокады[/STA]

Искореженная копия почти убила оригинал. Растерянность хозяина — редчайший, уникальнейший момент, за который платой обычно смерть — вызывала лишь смех, так и не сорвавшийся с губ, и руки, по-прежнему почему-то целые, обнимали за шею, не желая отпускать, игнорируя чужую хватку. И смотреть, смотреть, не отрывая взгляда, жадно вглядываясь, ловя мгновение превосходства, всю мнимость которого остро переживал, — пока пощечина не разрывает контакт.[AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]

Насилие физическое — последний аргумент в разговоре, тем более с Максемилланом. И его удар ладонью вместо удара словами — край, предупреждение неминуемого, что целенаправленно провоцировалось последние минуты. Вырвавшаяся, сведенная с ума от скопившейся на душе гнили часть требовала, чего он был на протяжении семи лет. Не было общества, диктовавшего ему нормы, не было законов, ограничивавших его в действиях, не было людей, навязывавших ему стереотипы — было лишь существо, на которое он опирался, поднимаясь — падая вниз.

— Я принадлежу вам семь лет, — уперся одной рукой в пол, другой — коснулся покрасневшей, горевшей от боли щеки. Было уже привычно сидеть так, дрожа, смотря снизу вверх. — И если я что-то порчу, то только по вашей прихоти, — ему нельзя было говорить в такой манере — он говорил; нельзя было себя так вести — он все же вел; нельзя было смотреть с насмешкой что над собой, что над ним — он смотрел. — Разве это не очередное последствие ваших желаний?

"Ваших" — или его? Желаний кого именно из тех, что составляли его сознание? Что из того, в итоге имеющегося, принадлежало ему изначально, а что было навязано? Он стал мразью — или его сделали таковым? И так уж ли замуровано то старое и чистое, раз на рассвете он появился дома, усыпив хлороформом отца, успев отсчитать последние удары материнского сердца, чтобы позже уйти на охоту, сорваться на беспомощной птице; в итоге разжигать для себя костер, чтобы раскаяться через боль?

Разве он сам не одно сплошное последствие мимолетной прихоти, растянувшейся на года? Это тело не было его — над ним имело власть существо, сейчас над ним нависающее. Пальцы коснулись в привычном жесте виска, серые глаза прищурились. Ему принадлежал лишь разум — и Адам пользовался им сполна, пусть и в итоге уничтожая.

^{Stop asking me questions, I'd hate to see you cry
Mama, we're all gonna die
¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯¯}

Отредактировано Adam Reed (2015-07-17 20:48:57)

Адам не ушел. Улыбка сама исказила губы, и до того мертвые, внимательно следившие за всем глаза посветлели, стали живыми. Дрожь не утихла, но то был не страх — удовлетворение. Сиюминутное желание понести наказание за все сделанное и не сделанное, ощутить вину и раскаяние теперь обернулось под новым углом, что был легче, привычнее — лучше. Даже если теперь испытать боль придется ему. [STA]город не пережил блокады[/STA]

Что-то изменилось — и стало прежним. Тот Адам — слабый, но отчаянно упрямый в желании жить и сохранить себя, свои принципы — был вновь усмирен и запрятан. Нынешний Адам постарался на славу — с обрубленными конечностями еще долго не будет о себе давать знать. И пока одна часть сознания разрывала, губила вторую, и без того изувеченную, он наблюдал за борьбой уже в чужом мозгу — от ее исхода зависело, сделает ли он вдох в следующий миг. [AVA]http://s2.znimg.ru/1436992800/mfvs94jbm5.jpg[/AVA]

Стол, кажется, готов был от перенесенного удара треснуть, Адам — оглохнуть: то ли от крика, то ли от искренней ненависти в нем, которую он никогда не слышал в свой адрес. Не слышал — услышал. И, кажется, больше не получит иного. Он сделал вдох — и поднялся. Еще жив. Пока что. Как же остро чувствуется чужое.. осознание? Позор? Страх? Он разглядывал существо напротив себя, и две тысячи с лишним лет разницы в возрасте сошли на "нет" в один миг.

— Я таков, каким вы хотели меня сделать — в итоге сделали, — насмешка перешла в ласковый, с нотой грусти тон — точно так же смотрел он на хозяина, чьей яростью, чьим гневом, в порыве которого легко мог погибнуть, сейчас не то любовался, не то упивался. Он не будет тем, кто принимает боль на себя — он останется тем, кто заставляет иных ее ощущать. — Вы разочарованы мной — или своей работой? — ни тени укора — одним шагом сократить и без того малую дистанцию — успеть, успеть, пока не сожрало пламя! — коснуться еще дрожащими руками чужого лица, провести пальцами по напряженным в гневе чертам.

— Этот приказ не чтобы уйти мне, — последний вдох, — а чтобы сбежать вам.

Сжирай. И себя, и свое творение.
[SGN]_______________________________
I'm in the pit just like you
^{Combichrist –  In The Pit}[/SGN]